Но сам ресторан надоел мне, я уставал, мысли о Елене не исчезали, иногда вдруг явившись среди работы, они покрывали меня всего холодным потом, несколько раз я, здоровый парень, чуть не свалился в обморок. А главное, я постоянно видел своих врагов, тех, кто увел у меня Елену -- наших посетителей, людей, имеющих деньги. Я сознавал, что я несправедлив, но ничего не мог с собой поделать, а разве мир справедлив со мною?
Чувство, которое я условно определил для себя как классовую ненависть, все глубже проникало в меня. Я даже не столько ненавидел наших посетителей как личностей, нет, в сущности, я ненавидел весь этот тип джентльменов, седых и ухоженных. Я знал, что не мы, растрепанные, кудлатые и охуевшие, вносим в этот мир заразу, а они. Зараза денег, болезнь денег -- это их работа. Зараза купли-продажи -- это их работа. Убийство любви, любовь -- нечто презираемое -это тоже их работа.
И более всего я ненавижу этот порядок -- понял я, когда пытался разобраться в своих чувствах, -- порядок, от рождения развращающий людей. Я не делал разницы между СССР и Америкой. И я не стеснялся самого себя, оттого, что ненависть пришла ко мне через такую, в сущности, понятную и личную причину -через измену жены. Я ненавидел этот мир, который переделывает трогательных русских девочек, пишущих стихи, в охуевшие от пьянки и наркотиков существа, служившие подстилкой для миллионеров, которые всю душу вымотают, но не женятся на этих глупых девочках, тоже пытающихся делать их бизнес. Каунтримены всегда имели слабость к француженкам, выписывали их в свои Клондайки, но держали их за блядей, а женились на фермерских дочках. Я уже не мог смотреть на наших "кастумерз".
Со мной все было ясно. Я не хотел играть в их игру. Я хотел быть, как в России, вне игры, а если возможно, если смогу, то и против них. Если смогу -- заключало в себе временность, я имел в виду, что пока плохо знал мир, в который приехал. Меня уже ограбили, выебали и едва не убили, только я еще не знал, как отомстить. В том, что я буду мстить, я не сомневался. Я не хотел быть справедливым и спокойным. Справедливость, еб вашу мать -- это я оставлю для вас, для меня -несправедливость...
Сидя с Вонгом в кафетерии, я объяснил ему, почему я не люблю богатых. Вонг тоже не любил богатых, его не нужно было агитировать по этому поводу; в этом мире все бедные -- революционеры и преступники, только не всякий находит путь, не всякий решается. Законы-то придумали богатые. Но, как гласит один из самых гордых лозунгов нашей неудачной русской революции: "Право на жизнь выше права частной собственности!"
Я уже говорил, что я ненавидел не конкретных носителей зла -- богачей, я даже допускал, что среди них могут быть жертвы мироустройства, но ненавидел порядок, при котором один охуевает от скуки и безделья или от ежедневного производства новых сотен тысяч, а другой тяжелым трудом едва зарабатывает на хлеб. Я хотел быть равным среди равных.
Вот и говорите после этого, что я был несправедлив. Справедлив.
Цитата из книги "Это я – Эдичка" (Эдуард Лимонов)
И более всего я ненавижу этот порядок -- понял я, когда пытался разобраться в своих чувствах, -- порядок, от рождения развращающий людей. Я не делал разницы между СССР и Америкой. И я не стеснялся самого себя, оттого, что ненависть пришла ко мне через такую, в сущности, понятную и личную причину -через измену жены. Я ненавидел этот мир, который переделывает трогательных русских девочек, пишущих стихи, в охуевшие от пьянки и наркотиков существа, служившие подстилкой для миллионеров, которые всю душу вымотают, но не женятся на этих глупых девочках, тоже пытающихся делать их бизнес. Каунтримены всегда имели слабость к француженкам, выписывали их в свои Клондайки, но держали их за блядей, а женились на фермерских дочках. Я уже не мог смотреть на наших "кастумерз".
Со мной все было ясно. Я не хотел играть в их игру. Я хотел быть, как в России, вне игры, а если возможно, если смогу, то и против них. Если смогу -- заключало в себе временность, я имел в виду, что пока плохо знал мир, в который приехал. Меня уже ограбили, выебали и едва не убили, только я еще не знал, как отомстить. В том, что я буду мстить, я не сомневался. Я не хотел быть справедливым и спокойным. Справедливость, еб вашу мать -- это я оставлю для вас, для меня -несправедливость...
Сидя с Вонгом в кафетерии, я объяснил ему, почему я не люблю богатых. Вонг тоже не любил богатых, его не нужно было агитировать по этому поводу; в этом мире все бедные -- революционеры и преступники, только не всякий находит путь, не всякий решается. Законы-то придумали богатые. Но, как гласит один из самых гордых лозунгов нашей неудачной русской революции: "Право на жизнь выше права частной собственности!"
Я уже говорил, что я ненавидел не конкретных носителей зла -- богачей, я даже допускал, что среди них могут быть жертвы мироустройства, но ненавидел порядок, при котором один охуевает от скуки и безделья или от ежедневного производства новых сотен тысяч, а другой тяжелым трудом едва зарабатывает на хлеб. Я хотел быть равным среди равных.
Вот и говорите после этого, что я был несправедлив. Справедлив.
Цитата из книги "Это я – Эдичка" (Эдуард Лимонов)
Комментариев нет:
Отправить комментарий